Есть ли перспективы семьи в современном мире ?
Есть ли перспективы у семьи в современном мире?
Ещё недавно могла показаться странным необходимость обосновывать ценность семьи, доказывать, что она есть союз любящих друг друга мужчины и женщины, что семья — жизненно необходимая клеточка общества и является благом. Это было очевидным до недавнего времени, но, увы, не сегодня. Теперь мы, наследники великой традиционной культуры, вынуждены все чаще выступать в роли защищающих и обороняющих эту очевидную ценность, которая сейчас стремительно девальвируется и откровенно разрушается весьма могущественными силами сознательно, последовательно и очень профессионально.
С одной стороны, совершенно ясно, что семья выступает безальтернативным условием сохранения стабильного развития всех наций и государств, базовым, неотъемлемым условием демографического благополучия. Но, с другой стороны, мы не можем не свидетельствовать о том, что сейчас семья как институция переживает, возможно, самый крупный в человеческой истории кризис. Мы с тревогой констатируем пребывание семьи в состоянии глобального социального изменения, которое проявляется в искажении универсальных супружеских и родительских ролей; нарушении репродуктивной функции семьи, выраженной в радикальном снижении рождаемости; эпидемии венерических заболеваний, СПИДа, вследствие навязывания так называемого контрацептивного мышления, разрушительных моделей добрачного и внебрачного сексуального поведения; массовых разводов; распространении внебрачных сожительств; увеличении числа неполных семей; всплеске социальных девиаций, в том числе гомосексуализма и педофилии; сознательном отказе от вступления в брак и деторождения (феномен «child-free»); разрушении родственных связей; разобщении поколений и проч.
Фактически можно сказать, что в последние десятилетия понятие семьи, сформировавшееся в лоне тысячелетней культуры, подвергается не просто ситуативной переоценке, вызванной конкретными социально-экономическими изменениями в жизни общества, но переоценке сущностной, системной.
Одной из главных характеристик любого традиционного общества является его религиозность. Базовые ценности таких обществ неизбежно освящаются духовным авторитетом, сакрализуются. При потере религиозного мировоззрения, секурялизации большинство ценностей прежнего общества подлежат переосмыслению. Мы видим, что и понятие семьи также поступило в плавильный котёл всеобщей переоценки. Теперь, после того как семья перестала быть чем-то священным, хранимым нерушимым заветом, ничто не мешает поставить её в ряд других ценностей современного «светского» общества: здоровье, богатство, благополучие, карьера. В условиях конкуренции семья неизбежно проигрывает эту борьбу, потому что связана с понятиями жертвы, подвига, долга. А какие другие есть позывы у человека, кроме духовно-нравственных, идти и совершать подвиг?
Удар по семье готовился очень давно. Уже эпоха Просвещения ознаменовалась вполне секулярными концепциями супружеской жизни. Поразительное неуважение и нелюбовь к традиционной семье проявляли авторы самой влиятельной философско-политической доктрины конца девятнадцатого — двадцатого века К. Маркс и Ф. Энгельс. В книге Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства», которая также входила в перечень обязательной литературы даже средней школы, читаем, что моногамная семья — всего лишь определённый этап в ходе человеческого развития, эволюции homo erectus — homo habilis — homo sapiens. И эта форма рано или поздно будет преодолена. Энгельс формулирует концепцию об исторической обусловленности моногамной семьи. Древнейшей формой человеческого общежития был так называемый промискуитет, то есть беспорядочные половые связи внутри группы. И лишь многие тысячелетия спустя появилась семья в традиционном смысле слова, став формой гендерного притеснения женщины мужчиной. Современная Энгельсу семья объявляется буржуазной, основанной на частной наживе и капитале. В этой связи понятия целомудрия, верности, нерушимости брака выступают необходимым подспорьем для обеспечения сохранения приобретённой собственности, поскольку гарантирует обладание женщиной конкретному хозяйствующему субъекту.
Огромный удар по традиционному пониманию моногамной семьи нанёс и психоанализ З. Фрейда. Для обоснования новоявленных идей активно использовались данные этнологии, археологии, антропологии, психологии, которые трактовались весьма вольно. Однако, как и в случае с дарвинизмом, эти гипотезы, выдаваясь за последнее слово науки, активно внедрялись в образовательную систему и массовое сознание.
В России с середины XIX века в среде интеллигенции понятие семьи стало подвергаться серьёзным девиациям, а иногда и откровенному поруганию. Естественно, инициатива принадлежала философам и писателям революционно-демократического лагеря.
Перевороты совершаются сначала в умах людей. Девятнадцатый век с его нигилизмом, материализмом, антропоцентризмом, атеизмом был проникнут отторжением идеала христианской семьи как такового. Стоящая на традиционных, пронизанных евангельским духом основах, семья всё больше воспринималась (и справедливо!) как главное средостение, которое неизбежно вступает в противоречие с революционными концепциями творцов нового мира всеобщего равенства и справедливости. Сформировавшееся в христианской цивилизации понимание семьи — «малой Церкви», благословенного и освящённого союза любви и веры, являлось просто непроходимым препятствием для новой морали «освобождённого» (эмансипированного) человека. И традиционной семье была объявлена идеологическая война на всех фронтах.
Можно вспомнить многочисленные антихристианские концепции семьи того времени. Одна из хорошо известных моделей представлена в культовом для российской интеллигенции романе Н.Г. Чернышевского «Что делать?», после революции включённом в обязательный круг чтения всякого советского школьника. Здесь традиционное понимание брака, основанного на принципах верности и нерушимости, подвергается критике как «буржуазное» и исторически отжившее. За решительное преобразование брака согласно выступали анархисты и народовольцы, а позже эсеры, большевики, меньшевики, в том числе М.А. Бакунин, Г.В. Плеханов, В.И. Ленин, Л.Д. Троцкий, А.М. Коллонтай и др.
Несмотря на противоположное мировоззрение, невысоко ценили семью и многие литературно-художественные деятели Серебряного века, в том числе и представители «нового религиозного сознания». Бесконечные формы свободной, неограниченной никакими формальностями, возвышенной, таинственной, мистической любви, воспеваемой ими, зачастую на поверку оказывались весьма непрезентабельными формами аморализма.
В век великих революций от теории перешли к практике разрушения семейных ценностей. По Европе и России немало было рассеяно различных «коммун» и «гор справедливости», где беспорядочное сожительство было возведено в норму. После большевистского переворота новая мораль стала агрессивно навязываться коммунистами и русскому народу. Хорошо известны высказывания, приписываемые А. Коллонтай, о том, что для комсомольца и комсомолки, деятелей пролетарской революции, вступить в случайную интимную связь так же просто, как выпить стакан воды. И хотя авторство «теории стакана воды», столь популярной в 1920-е годы в советской молодёжной среде, — вопрос пререкаемый, достаточно познакомиться с некоторыми художественными и публицистическими произведениями, выходившими из-под пера Коллонтай и других борцов за женскую эмансипацию того времени, чтобы ощутить весь яростный пафос социалистического феминизма. Замечательным памятником эпохи являются «Двенадцать половых заповедей революционного пролетариата» А.Б. Залкинда (1924), где классовая этика ставится выше семейной, а муж и жена выступают в качестве «половых объектов», хотя и рекомендуется моногамная модель сожительства.
Многим памятны и социальные эксперименты, которые проходили в крупных городах России, когда обнажённые люди входили в общественный транспорт с табличками «Долой стыд!». Это было в годы, предшествовавшие приходу Сталина к власти. Многие скажут, что затем такие действия были осуждены как троцкизм, в том числе подверглись запрету аборты. Однако было бы наивным считать Сталина искренним хранителем традиционных семейных ценностей. Им руководил в первую очередь политический расчёт, направленный на усиление могущества социалистической системы, которая после страшного кровопролития Гражданской и Великой Отечественной войн остро нуждалась в человеческом ресурсе. А то, что развернулось уже после смерти вождя, когда разводы и аборты захлестнули страну, мы знаем уже не понаслышке.
Как известно, первой страной в мире, разрешившей производство абортов по желанию женщины, стала в 1920 году Советская Россия. Соответствующие законы очень скоро были приняты и в других республиках СССР. Упомянутый запрет на аборты действовал в СССР с 1936 по 1955 годы. Европейские государства последовали примеру СССР только после Второй мировой войны, и здесь снова первыми стали страны социалистического лагеря. В 1956 году — Болгария, Венгрия, Польша и Румыния, в 1957 — Чехословакия и Югославия. Важно отметить, что капиталистические государства ограниченно легализовали аборты значительно позже, в качестве реакции на приближавшиеся или уже свершившиеся события 1968 года, потрясшие западный мир: Великобритания (1967), США и Дания (1973), Швеция (1974), Франция и Австрия (1975), ФРГ (1976), Италия (1978). При этом до настоящего времени «абортное» законодательство России, включая пресловутое финансирование детоубийств по линии ОМС, остаётся самым либеральным в мире. И это, быть может, самое печальное наследие советского прошлого.
1968 год стал временем «великого перелома», затронувшим самые глубокие социальные и цивилизационные основания западной культуры. Можно сказать, что идеологические лозунги, с которыми «прогрессивная молодёжь» вышла тогда на улицы европейских столиц, легли в основание построения нового мира — мира, в котором мы живём сейчас. Вот некоторые из них: «Пролетарии всех стран, наслаждайтесь!», «Будь реалистом, требуй невозможного!», «Долой абстрактное, да здравствует эфемерное!», «Отоприте двери психушек, тюрем и других факультетов!», «Алкоголь убивает, прими ЛСД!». Самые одиозные высказывания приводить не станем. Не правда ли, звучит весьма современно? 1968 — год не только сексуальной революции, но и революции информационной (фирма Intel была зарегистрирована в этом году), и культурной. Можно бесконечно долго говорить о появлении в эти годы многочисленных молодёжных субкультур и музыкальных трендов: хиппи, панк, рок-н-ролл родом из 1968 года. Можно эффектно сравнивать журналы мод 50-х и 60-х годов, удивляясь, как быстро пиджаки, костюмы, шляпы и перчатки сменили джинсы, свитера и мини-юбки, а 50-летние мужчины и женщины начали маскироваться под двадцатилетних. Стало модным быть молодым, здоровым, брутальным. Отсюда увлечение фитнесом, культуризмом, шейпингом, бегом трусцой по утрам, вегетарианством и веганством, революция в косметологии, пластические операции и др. А если пойти дальше, то подчёркнутый антииерархизм; нетерпимость к любым видам табу; диктат прав человека, понимаемых как право на вседозволенность; системное раскрепощение чувственности; эстетика безобразного и инфернального; безграничная толерантность, за которой скрывается отрицание абсолютных ценностей; игнорирование вертикального измерения жизни; смешение верха и низа; восхищённая поддержка всевозможных меньшинств; космополитизм; нивелирование цивилизационного, культурного, этнического и даже поло-возрастного своеобразия и проч., и проч.
Каковы же были перспективы традиционной семьи в этом стремительно меняющемся мире? Увы, весьма незавидные, что стало ясно уже в 70-е годы.
После краха Советского Союза «железный занавес» стремительно приподнялся, приобщив миллионы людей к новым «ценностям», которые в то время казались вожделенными огромному числу несвободного и небогатого народонаселения страны. Вместе с тем в течение всего советского периода России удалось в значительной степени сохранить и традиционный взгляд на семью, который вступил в острое противоречие с набирающей силу пропагандой идеологии потребления. Возрождение религиозных институтов, и в первую очередь Русской Православной Церкви, также в значительной степени способствовало неготовности общества принять новую мировоззренческую парадигму.
Важно сознавать, что само понятие семьи, каким мы его унаследовали от предков и которое кажется нам самоочевидным, на самом деле сформировалось в лоне христианской традиции и вне её становится «обсценным», что мы и наблюдаем в современный момент.
Если провести сравнительный анализ базовых принципов семейного права греко-римской античности и христианского средневековья, то нельзя не увидеть, с каким трудом древнее языческое мировоззрение, в общем-то также по-своему ценящее семью, усваивало христианское учение о браке и семье как «малой Церкви». Идеал казался слишком возвышенным, неотмирным. И то, что для нас сейчас всё ещё остаётся совершенно естественным, хотя бы как идеальная норма (целомудрие, любовь, равноправие супругов, нерасторжимость брака, верность, многодетность, моногамия) на самом деле является плодом великих трудов христианской Церкви. И если мы сейчас позволим окончательно развенчать религиозный аспект семьи, то тем самым потеряем и саму семью. Потому что вне религиозного мировоззрения (а для России и Европы это христианство) семья не сможет существовать как союз любящих друг друга мужчины и женщины.
В христианской традиции семья является главной школой жизни. Школой, дающей человеку важнейшие навыки, которые в такой форме больше невозможно приобрести нигде. Об этом прекрасно говорил великий русский философ Иван Ильин, определяя семью как училище естественной христианской любви, родины, иерархии, авторитета, свободы и, наконец, здорового чувства частной собственности. Не приобретя этих навыков, человек может навсегда остаться лишь двуногим, легко манипулируемым животным, порабощённым чувственностью и ориентированным на потребительское отношение к жизни. Наверное, творцам нового мирового порядка это выгодно. Но Православная Церковь, как и все здоровые силы общества, будёт, несомненно, всегда на страже традиционного идеала моногамной семьи.