Православный интернет-портал «Древо крестное»

Рожденная Игуменией

Чего проще, казалось бы, – сесть перед чистым листом бумаги и в хронологическом порядке рассказать все, что знаешь и помнишь о человеке, изложить биографию или жизнеописание? Но прошло еще не так много времени со дня ухода в вечные обители матушки Анастасии, первой игумении Заволжского Свято-Ильинского женского монастыря, а воскресить ее образ во всей полноте мне не удается. Странно это. Память хранит почти все моменты нашей жизни – долгой, радостной и счастливой. Вспоминаю, и слезы застилают глаза... Но нет уныния и печали – благодарю Бога, что даровал мне в жизни такую помощницу, и просто скучаю. Да и сейчас она не оставляет меня: нет смерти, а есть только расставание.

Опять пытаюсь вспомнить все с ранней юности, с первого знакомства с радостной и одновременно строгой моей будущей спутницей жизни, а возникает образ игумении. Этот образ проступает на детских фотографиях, на снимке студенческой аудитории вижу улыбающиеся глаза игумении, а вот и первая «община» – семья. Прошло несколько лет, и уже матушка Ирина по-игуменски входит в храм и собирает вокруг себя прихожанок как насельниц еще не существующего монастыря. Ни она, ни я, ни одна живая душа в мире еще не знает, что она – игумения. Один Господь, избравший ее на это служение, ведает об этом.

Открылось, о чем повествовать в своих воспоминаниях: о том, как Господь от чрева матери выбирает себе помощников и служителей. Как биография или жизнеописание становятся житием...

Первая встреча. 1969 год

Август – жаркое время для абитуриентов самарских вузов, идут вступительные экзамены. Конкурсы приличные. Большой конкурс и на физмат пединститута. Основные экзамены уже позади, все, кто сдал их успешно, собрались в большой лекционной аудитории на письменный экзамен – сочинение. Эти несколько дней совместных переживаний сдружили многих. Вот и у меня появились два новых друга. Один отслужил три года в армии и приходил на экзамены в военной форме – он был постарше меня, а другой был ровесником. Так мы втроем и ходили на все экзамены, помогали друг другу, подсказывали, волновались, радовались и, что удивительно, не чувствовали себя конкурентами, каковыми были на самом деле: ведь конкурс – четыре человека на одно место. Такая дружеская атмосфера ощущалась и среди других абитуриентов, тоже разбившихся на небольшие товарищеские сообщества.

Встретившись во дворе главного корпуса, стоящего на берегу Волги, мы вошли в аудиторию-амфитеатр и по мальчишеской привычке стали подниматься по ступеням на «галерку», последние ряды. Усевшись поудобнее, достали ручки и огляделись. Аудитория почти заполнилась празднично одетыми и немного возбужденными, о чем свидетельствовал гул, напоминающий шум пчелиного роя, молодыми людьми. Вошли преподаватели, шум затих. На доске написали темы сочинений. Помощники экзаменаторов раздали нам листы бумаги, на которых в углу стояли штампы. Работа закипела. Когда через два часа сочинение в основном было готово, возникло много вопросов по поводу правильности написания некоторых слов и расстановки знаков препинания. У меня, как и у большинства русских людей, возникают некоторые трудности при встрече с родным языком, особенно в письменной форме. В поисках помощи стал оглядываться вокруг. С моими друзьями сразу стало все ясно, когда увидел такие же ищущие глаза. Одновременно мы обнаружили, что впереди нас сидят три подружки, по виду отличницы и зубрилки. Протянул руку и тихонечко дотронулся до плеча одной из них.

От неожиданности плечо вздрогнуло, и ко мне обратились удивленные зеленые глаза, смотревшие на меня поверх чуть сдвинутых на нос очков. Взгляд был внимательный, строгий и вопросительный. Этот взгляд сопровождал меня и радовал на протяжении многих десятков лет моей жизни. Смотрю на фотографии игумении Анастасии и вновь вижу эти глаза и этот взгляд – радостный и любящий, строгий и всепрощающий.

Студенческая пора. 1969 – 1972 годы

Много лет назад в нашей просьбе проверить сочинение нам не было отказано. Экзамены благополучно завершились, вывесили списки поступивших, и мы увидели в них свои фамилии. Первый месяц пребывания в вузе студенты по традиции того времени провели на картошке, помогали селу убирать урожай. После первого сентября, когда мы пришли в студенческие аудитории, оказалось, что мы, трое друзей, были зачислены в одну группу, а наши помощницы и новые знакомые – в другую. Нас это не очень опечалило, мы часто встречались на общих лекциях, которых было много на первом курсе обучения. Постепенно наша дружеская компания удвоилась. Мы почти все время проводили вместе. Беззаботные студенческие времена быстро пролетели, мы взрослели, приближалось завершение учебы, а значит, распределение в разные уголки нашей губернии или, что бывало часто, и в удаленные места нашей необъятной Родины. Да и с семейной жизнью пора было определяться. Как-то незаметно мы поделились на пары. Моей избранницей стала сокурсница Ирина (так звали игумению Анастасию до монашеского пострига) Афанасьева. До поступления на физмат она училась в знаменитой физико-математической школе № 63, немного занималась музыкой и была кандидатом в мастера спорта по спортивной гимнастике. По правде сказать, до сих пор не могу понять, кто кого избрал: то ли я, то ли меня. Главное, что мне ни разу не пришлось об этом пожалеть. Через много лет пришло понимание, что это Господь одарил меня такой помощницей.

В студенческие годы Ирина выделялась веселым нравом и строгой решительностью, спортивной выправкой и благородной статью. Когда на физкультуре преподаватель просил ее показать нам, как исполнять гимнастические упражнения, мы все любовались ее «ласточками», «мостиками», кувырками, повторить которые потом так и не могли. Однажды на институтских соревнованиях по бегу, которые проходили в осеннем Струковском парке, Ирина, опередив всех, бежала по аллее и пропустила поворот; оторвавшись достаточно далеко, оглянулась и увидела, что все участники соревнований бегут другой, более короткой дорогой. Она не стала сходить с дистанции, а догнала соперников и первой пришла к финишу. В эти годы уже проявлялся ее твердый характер. Если при ней кто-то проявлял вольности в словах или поведении, она могла так посмотреть, что одним взглядом отрезвляла человека, а если и после этого продолжалось неподобающее поведение – вставала и молча уходила. Через много лет, будучи игуменией, таким же взглядом она приводила в чувство и паломников, неблагочестиво ведущих себя на территории монастыря, и сестер, впавших в искушения или раздражение.

В последние годы обучения мы почти не расставались. После лекций вместе готовились к семинарам, практическим занятиям, экзаменам и расходились поздно. Когда переставал ходить трамвай, мне случалось идти домой пешком по ночному городу от бывшей Александровской площади до улицы Челюскинцев. Старый дом и небольшой двор на улице Фрунзе становились для меня родным местом, заповедным уголком старой Самары.

Родители моей избранницы, понимая, что дело принимает серьезный оборот и может завершиться свадьбой, стали внимательно ко мне присматриваться, приглашать в дом, угощать обедом. Мне стал открываться мир большой и в некотором роде патриархальной семьи.

Глава семьи Петр Иванович Афанасьев, мой будущий тесть, а впоследствии – первый постриженик подгорского мужского монастыря монах Гавриил, родился в 1909 году в чувашской деревне недалеко от Чебоксар. Он был старшим сыном в многодетной крестьянской семье. Окончил среднюю школу, в которую ему приходилось много километров добираться пешком. После школы работал учителем. Пытался поступить в Саратовский медицинский институт, но что-то не получилось. С одним из товарищей поехал в Питер, где его приняли в знаменитый институт физкультуры имени Лесгафта, который он окончил перед войной. По распределению был направлен в Саратовский мединститут преподавателем физкультуры. Руководство института предложило ему учиться медицине, чтобы стать врачом лечебной физкультуры. Доучиться на доктора он не успел.

Началась война, и его призвали на фронт военфельдшером. Боевое крещение получил на Мамаевом кургане. Много он рассказывал своим детям о войне. Власти не эвакуировали жителей Сталинграда, и по городу даже ходил окровавленный слон из зоопарка. На глазах Петра Ивановича погибали дети, боевые друзья. Приходилось в полевых условиях ампутировать ноги и руки. То, что кровь рекой текла по кургану, оказалось не художественным вымыслом, а реальностью. Петра Ивановича пуля не брала, он прошел всю войну и был только контужен. Господь его хранил. Он рассказывал одну историю о том, что когда их переправили в Сталинград и бойцы шли строем, на обочине стояла пожилая женщина и всех крестила. Когда Петр Иванович поравнялся с ней, она его подозвала и сказала: «Сейчас, сынок, я прочитаю тебе молитву, а ты в бою ее повторяй. Все мужчины нашего рода начиная с турецкой войны ее читали и приходили домой живыми». Он удивился, подумал, что вряд ли запомнит, что сказала старушка, и побежал догонять своих. Но как только засвистели пули и на головы бойцов посыпались снаряды, слова молитвы сами проявились в памяти. С этой молитвой он и прошел всю войну – с молитвой святому Иоанну Воину. После войны Петра Ивановича вместе с госпиталем, где он служил, перевели в Самару.

Матушка переложила эту историю в виде рассказа, и он был опубликован в газете «Благовест». Война вошла в жизнь маленькой девочки по рассказам отца, а когда девочка выросла, в ее стихах и песнях война ожила. И это было так правдиво, что можно было подумать, что стихи и песни написал фронтовик. Мы родились через 5­–6 лет после войны и еще своими глазами видели людей, искалеченных войной, на костылях, на деревянных протезах, на маленьких тележках для безногих. В один из дней по приказу вождя их всех увезли в неизвестном направлении.

С тех пор боль за Россию жила в сердце матушки. Матушка-игумения молилась за Россию непрестанно, и в последние годы жизни она часто проливала слезы об ее судьбе, о судьбе русского народа, судьбе наших детей и внуков.

Когда я познакомился с Петром Ивановичем, ему было шестьдесят с небольшим лет. Выглядел он намного моложе, был хорошо сложен, мускулист – настоящий спортсмен. В те годы он преподавал физкультуру в педагогическом институте и тренировал гимнастов в спортивной школе № 5, хорошо известной в городе. В своей профессии он добился успеха, вырастил первого чемпиона России по спортивной гимнастике, многих мастеров спорта, был судьей международной категории. Характер у него был особенный: если он говорил «да» – это было «да», если – «нет», то это было «нет». Любил порядок и здоровый образ жизни, с трудом переносил тех, кто выпивал и курил. Но при этом был человеком общительным и открытым. Каждое утро он начинал с зарядки и пробежки. Когда ему перевалило за девяносто и он уже не мог бегать, то часто с улыбкой говорил, что ноги ему мешают ходить. У него были золотые руки: мог все починить и смастерить необходимое. Отличался трудолюбием и с радостью в свободное время работал на земле в своем дачном хозяйстве. В этом проявлялись его крестьянские корни.

Когда был помоложе, любил природу, рыбалку, собирал грибы и всюду брал свою любимицу-дочку. Было видно, что моя невеста – папина дочка и от него все переняла. Прожив с матушкой много лет, убедился, что она, как и ее отец, все испытания, тяжелейшие болезни переносила, не показывая вида, и никогда не жаловалась на свою жизнь.

Мама матушки Валентина Георгиевна Афанасьева (в девичестве Кожура), а впоследствии – монахиня Елисавета была почти на двадцать лет моложе своего мужа. Во время нашего знакомства ей было немногим за сорок. Мою маму тоже звали Валентиной, поэтому имя будущей тещи мне сразу пришлось по душе. Заметил, что люди с одинаковыми именами схожи между собой, наверное, они все похожи на своего святого, в честь которого им нарекли имена.

Валентина Георгиевна выросла в том доме № 80 по улице Фрунзе, в этом доме родилась ее мама Евгения Александровна (бабушка матушки-игумении), там же родился ее дедушка Александр Степанович Жирнов, а строили этот дом ее прадед вместе со своим братом, когда переехали в Самару из Бугуруслана и перевезли свои семьи.

Род Жирновых был из сословия ремесленников, они занимались ювелирным делом. Матушка помнила своего прадеда Александра Степановича. Это был благообразный верующий церковный человек. Когда власть захватили большевики и разграбили страну, они ограбили и Александра Степановича: не найдя никаких богатств, отобрали весь инструмент. Дом уплотнили, семье оставили две небольшие комнаты и подвал, где у них была мастерская. Даже в годы гонений на веру Александр Степанович всегда посещал храм, помогал там по хозяйству, чинил утварь и золотил Святое Евангелие, а когда было необходимо, то замещал старосту Покровского собора. Был арестован и некоторое время находился в заточении в тюрьме, что на Верхней Полевой (сейчас в ней общежитие медицинского университета). Когда он получал пенсию, то обычно большую ее часть раздавал нищим, об этом знала его супруга Варвара и старалась заранее изъять у него деньги, оставив немного на свечи. Александр Степанович втайне от супруги делал молочную тюречку и подкармливал под диваном голодающих тараканов.

От своего прадеда матушка унаследовала милосердие и любовь к нуждающимся. Когда она приезжала из монастыря в город, чудесным образом об этом узнавали ее постоянные посетители, звонили в дверь и называли, что им нужно. Матушка не спрашивала, какой веры просящий, а всех одаривала по возможности. Когда посылала вынести мусор, всегда собирала пропитание для нищих в отдельный пакет, который вывешивался в особом месте поодаль от мусорных баков. Она говорила: «Это – мусор, а это – людям», – и подавала два пакета. Не могла она пройти мимо стариков, которые стояли на улицах или недалеко от рынка, продавая свои рукоделия либо что-то выращенное своими руками. Она так их жалела, что покупала у них даже то, что вовсе и не требовалось, и при этом давала денег больше, чем они просили.

Когда матушка стала настоятельницей монастыря, то организовала паломническую трапезную и благословила кормить всех, кто пришел на богослужение в воскресные дни. Именно в этот день в монастырь съезжаются наши прихожане из города, окружающих сел. Приезжают семьями, вместе с детьми.

Отец Валентины Георгиевны, Георгий Семенович Кожура (дедушка матушки-игумении) родился в Шяуляе, а жил в Петербурге. До переворота служил в царской армии, а потом перешел в Красную. Судя по фотографиям друзей и родных, он был не простого рода. Кто был его отец – неизвестно. Да Георгий Семенович про себя почти ничего родным и не рассказывал. Известно, что его брат Василий Кожура был в двадцатых годах прошлого века довольно популярным актером немого кино. Хорошо был знаком с Николаем Черкасовым, который играл роли Александра Невского и царя Ивана Грозного. Георгия Семеновича перевели служить в Самару в штаб военного округа. Здесь он встретил Евгению Александровну Жирнову и женился на ней. У них родились две дочери, Ирина и Валентина. Георгий Семенович дослужился до полковника и вышел в отставку.

Девочки росли. Валентина поступила в медицинский институт. В институте организовали секцию спортивной гимнастики, которую возглавил тренер Петр Иванович Афанасьев. Валентина поступила в эту секцию, и там познакомились родители матушки, а потом и поженились. В 1949 году родился сын Владимир, а 19 января 1952 года на праздник Крещения Господня родилась дочь Ирина, будущая игумения Анастасия. В день Крещения Господня происходит чудесное освящение вод, и матушка родилась в святых Крещенских водах...

Георгий Семенович получил земельный участок на Седьмой просеке, построил деревянный дом и вместе с супругой уехал туда жить, оставив квартиру молодым. В этой квартире и выросла матушка-игумения. А дача на Седьмой просеке стала одним из мест сбора большой семьи.

Валентина Георгиевна была женщиной миловидной, со вкусом одевалась, играла на старом пианино с подсвечниками, пела, хорошо шила и прекрасно готовила. И подавала на стол она именно то, что любил ее муж. Она готовила не для себя, и это было одним из видов приношения любви. Выйдя замуж, она так и не окончила институт и работала в аптеке. Всегда была домоседкой, которую очень трудно куда-либо выманить из своего домашнего гнездышка. Каждый день она готовила обед как минимум из трех блюд, и когда часам к пяти семья собиралась дома, все садились за стол во главе с отцом. К тому времени суета уже входила в жизнь людей, и традиция семейных встреч и обедов редко соблюдалась даже в свободные дни. В этот семейный круг в студенческие годы приняли и меня.

От мамы матушка-игумения и получила многие дары, так необходимые каждой женщине, чтобы стать хорошей женой, матерью, монахиней и игуменией, и которые передавала сестрам монастыря. Она обладала замечательным природным голосом, который радовал и удивлял не только наших прихожан, но и специалистов в оперном искусстве. Она пела с детства, и когда выбегала во двор дома, раздавался ее звонкий голосок. Соседи так и звали ее маленькой певуньей. На одной из встреч, услышав, как поет матушка, Жанна Бичевская сказала: «Матушка, если бы у меня был такой голос, я бы стала более известна, чем сейчас». Матушка умела шить и показывала сестрам, как надо изготовить праздничное священническое облачение, сама вышивала узоры. У нее был безупречный вкус, свидетельством которому является Свято-Ильинская обитель – райское место на самарской земле. Она учила сестер готовить для других, красиво накрывать стол. Когда приезжал Владыка с гостями, на стол подавали то, что любит Владыка, предпочтения которого заранее узнавались. Забыть о себе и заботиться о другом – это тоже монашеское делание, которому матушка училась в семье.

Семья матушки Анастасии была по-своему уникальна. Двадцатый век перемешал в ней все сословия – крестьян и дворян, военных и ремесленников. Неуловимая связь с иной Россией, с ее духом, традицией, с Россией, о которой мы мало знали и было даже запрещено знать, чувствовалась в укладе семьи, в отношениях к предкам, о которых почти не говорили, не желая навредить нам, живущим в богоборческом атеистическом государстве. Это была семья, в которой многие родились еще в девятнадцатом веке или начале двадцатого и пронесли через всю свою жизнь память о великой империи.

...Студенческие годы подходили к завершению, и моей избраннице было сделано предложение, как говорят в этих случаях, руки и сердца. С моими родителями она уже познакомилась, и они меня благословили. Мне казалось, что все уже решено, но Ирина задумалась. В те годы не было такого развращающего нападения на детские души, и каждый из нас еще в школьные годы испытал прикосновение первой непорочной, чистой и часто безответной любви. Был такой опыт и в жизни матушки. Наши отношения тоже были чистыми, но она не почувствовала в своем сердце той искорки и волнения ранее пережитого опыта и поэтому засомневалась. Выручила Валентина Георгиевна. Когда дочка поделилась с ней своими сомнениями, она ей пророчески сказала: «Доченька, главное то, что он тебя любит, и он хороший человек, а любовь обязательно придет, выходи за него замуж и не сомневайся. До любви надо дожить». Так и случилось.

Семейная жизнь. Часть первая. 1972 – 1992 годы

Свадьбу справили 7 октября 1972 года, накануне дня празднования памяти преподобного Сергия Радонежского. Весной 1973 года в период выпускных государственных экзаменов родилась дочь Марина. Мы получили дипломы об окончании вуза, свидетельство о рождении дочери и направление на место будущего служения. Матушку распределили в школу № 144 Самары (тогда Куйбышева) учителем физики. В школу она пришла только на следующий год. А меня, не дав проработать и двух месяцев, призвали в армию и отправили на Дальний Восток. Для молодой мамы это было достаточно серьезное испытание: остаться с маленьким дитятей почти без содержания. Слава Богу, выручали родители. От тех времен остались письма, которые мы посылали друг другу каждый день, письма любви и утешения.

Прошел год, меня вернули домой, дочку отдали в ясли, а потом – и в детский сад. Матушка честно отрабатывала свое распределение до 1976 года. В этот год родился сын Павел, будущий протодиакон. Дети подрастали, меня постепенно вовлекали в научное сообщество, и становилось понятно, что двоих детей и начинающего ученого на две учительские зарплаты содержать затруднительно. Матушка видела и знала, что для меня учительство являлось призванием и делом жизни, а наука – серьезным увлечением. В эти годы она совершила подвиг жертвенной любви, оставив учительство, стала искать работу, способную прокормить семью. И нашла. Несколько лет трудилась в «НИИКерамзит» инженером. Работа оказалась хорошо оплачиваемой, но вредной: пыль, горячие печи, постоянные командировки. Благодаря ее трудам стали возможными завершение и защита моей кандидатской диссертации.

Матушка ежедневно, а может быть, и ежечасно совершала и личный подвиг, смиряя свою женскую природу. Я уже упоминал ее твердый характер, волю, ревность, с коими она бралась за дело, которое считала необходимым. Все эти дары преображались, потому что матушка умела любить. Ее твердый характер превращался любовью в верность, воля – в жертвенность, ревность – в преданное исполнение своего послушания, послушания жены и матери.

В 1988 году праздновали Тысячелетие крещения Руси. Эти торжества пробудили интерес к истории России и Церкви. Проснулось генетически сохраненное ощущение причастности к православной вере. Но этот интерес был не только теоретическим, скорее, мы пытались найти свое место в этом вдруг открытом для нас православном мире. Мы заходили в храмы – их в то время в городе было всего два, фотографировали. Манил свет лампад и свечей, но Господь не торопился призывать нас к Своему служению. Меня крестили в детстве, детей наших тоже окрестили еще маленькими, а вот тому, что крестили матушку, свидетелей не обнаружилось. Это нас опечалило, а матушку расстроило. Через некоторое время она пришла радостная и сообщила, что приняла святое крещение в Покровском кафедральном соборе. Крестил ее протоиерей Олег Булыгин. Мы еще не подозревали, что с этого дня начиналось восхождение матушки к главному делу ее жизни – настоятельству и игуменству, начинался ее крестный путь.

Примерно через год матушку положили в больницу на обследование и срочно прооперировали. Когда пришел навестить и увидел ее на больничной койке, у меня от жалости к ней навернулись слезы. Впервые понял, что мог ее потерять. У нее удалили почку. Увидев мое растерянное и испуганное лицо, она улыбнулась и протянула ко мне руку, и только тогда я вспомнил, что держу в руке удивительно большой и красный гранат, который принес для нее. Ирина взяла плод в руку и еле удержала. Выздоравливала она долго и тяжело, но когда мы говорили про это испытание, она всегда вспоминала только этот гранат, какой он был большой и сладкий. И сколько ни пытался приносить ей эти фрукты, лучше того так и не нашел.

Меня пригласили преподавать в университет, семейные финансовые дела немного наладились, матушка могла не работать и спокойно набираться сил. В стране началась так называемая «перестройка», и впервые священники стали выходить за пределы церковной ограды для встречи с нецерковными людьми. Возникла идея пригласить священника и на нашу кафедру педагогики и психологии. Претворить в жизнь эту идею поручили мне как живущему рядом с Покровским кафедральным собором. В приглашении нам не отказали. Так впервые произошла встреча и знакомство со священником. В свою очередь, он пригласил всех сотрудников кафедры в собор на беседы, которые совершались каждый воскресный вечер. Мы с матушкой стали часто ходить на эти беседы и богослужения, подружились со священником протоиереем Иоанном Гончаровым, и он стал нашим духовником. Он принял наши первые исповеди, помог подготовиться к причастию и причастил нас, а потом и повенчал в левом приделе храма, у иконы преподобного Сергия Радонежского. Матушка была просто неузнаваема, расцвела, радостью светилось ее лицо, когда мы приходили в храм, когда она видела и слышала своего духовника. Мы всегда ждали этого замечательного батюшку после службы и провожали его до дома, благо он жил не очень далеко от нас. Отец Иоанн приглашал нас к себе домой на чай. Вспоминая эти годы перед рукоположением, вижу, что они были для матушки одними из самых счастливых лет ее жизни.

Подходил к завершению 1991 год. Мы с матушкой были на воскресном всенощном бдении, когда ко мне подошел иподиакон владыки Евсевия и пригласил в алтарь. Архиерей предложил мне принять сан священника, я испросил благословения. В алтаре с радостным лицом стоял отец Иоанн, и стало понятно, что он в этом деле тоже поучаствовал.

Матушка приняла эту новость как давно ожидаемую, как сбывшуюся мечту и направилась в магазин покупать ткань на рясу и подрясник. Теща, поворчав что-то вроде: «На что вы жить-то собираетесь?» – достала швейную машинку и за три дня две будущие монахини, мама с дочкой, впервые соорудили по выкройке из церковной книги рясу и подрясник.

На праздник Обрезания Господня, в день памяти святителя Василия Великого и на «старый» Новый год меня возвели в диаконский сан, а второго февраля, на день памяти преподобного Евфимия Великого – в сан священника. Так с 1992 года Ирина стала служить Богу и Церкви до конца жизни в качестве матушки.

Семейная жизнь. Часть вторая. 1992 – 1996 годы

После рукоположения меня оставили служить в Покровском кафедральном соборе. Валентина Георгиевна в некотором роде оказалась права: указ о назначении на должность мне не дали, в штат собора не включили, а значит, никакого вознаграждения за труды не полагалось. Первый год служения мы с матушкой и двумя подрастающими детьми питались, как «птицы небесные», – подаяниями с канона и поддержкой духовника. Однако радость и благодать покрывали все наши земные трудности. Время остановилось, мы жили только церковной жизнью и встречались с матушкой на богослужениях. Жили словно в раю. Просыпался и уходил на службу рано, приходил поздно. Матушка взяла все попечение о земной жизни семьи на свои плечи. Год пролетел как миг.

Весной 1993 года в город прибыл новый архиерей – епископ Сергий. По возрасту мы были близки, но по духовному званию различались как отец и сын. Вскоре получил указ о назначении настоятелем в церковь преподобных схимонаха Кирилла и схимонахини Марии Радонежских – родителей прп. Сергия Радонежского. Церкви еще не существовало, а было здание бывшей учительской семинарии с домовым храмом. В то время в здании располагался дворец пионеров, а в помещении храма – планетарий. Этот планетарий нам и передали. Мы с матушкой принялись за дело. Она организовала первых прихожан, ее знакомых и духовных подруг из кафедрального собора и приступила к благоукрашению храма. Мыли, чистили, развешивали иконы. Так ей шел образ матушки, так он был ей соприроден! Уже иная жизнь проступала в ее лице, глазах, интонациях голоса, в благородной осанке. Каждый входящий сразу узнавал среди многих женщин ту, вокруг которой радостно вращалась эта многоголосая трудовая суета. Храм стал для матушки родным домом, приход – семьей, а Церковь – образом жизни во Христе.

Начались богослужения, сложился небольшой, но слаженный церковный хор. Матушка часто вставала на клирос, но ее звонкий, высокий голос перекрывал звучание всего хора. Наш первый регент стала разучивать с матушкой сольные партии. И когда в храме зазвучали «Пюхтинское Трисвятое» и «Хвалите имя Господне» в матушкином исполнении, из глаз прихожан потекли слезы: что-то неземное, ангельское звучало в ее голосе.

Приход возрастал. Все жаждали духовной поддержки и утешения. Государство рушилось, народ жил бедно. Надежда была только на Бога, и люди потянулись в Церковь. Так сложилось, что за советом шли к батюшке, а за утешением – к матушке. Она умела сорадоваться, разделить печаль, помочь советом, строгим поучением, а часто – и материально. Горевала о том, что во многих семьях случались нестроения, разводы, властвовал дух уныния и стяжательства. Матушка часто видела причину этого в неправильном поведении женщин, в дерзком непочитании своих мужей, в грубом отношении к детям. «Как огрубели женщины, как они ведут себя с мужьями и детьми даже на улице! Забыли, что они райские создания», – говорила матушка на трапезе после богослужения.

Прежние хозяева здания, не выдержав Благодати Божественной Литургии, стали его освобождать, благо ближе к лету им выделили другое помещение. Весной 1994 года Владыка издал указ об открытии Духовного училища и меня назначил ректором. Оставалось два месяца до приемных экзаменов и три месяца – до начала учебного года. Корпус много лет не ремонтировался и находился в плачевном состоянии. Нужны были кадры и средства. Матушкин приходской «женсовет» показал себя во всей красе. В считанные дни в Духовном училище был укомплектован штат поваров, уборщиц, посудомоек, бухгалтеров, кастелянш, секретарей. Многие до сих пор трудятся в семинарии, созданной на базе училища. Работа закипела, все чистили, мыли, красили. В разных уголках училища и на разных этажах раздавался бодрый и радостный матушкин голос. Все прихожане, даже кто не был в штате училища, каждую свободную минуту прибегали нам помогать. Несли столы, кровати, белье, разные пожертвования. Мужчины как могли ремонтировали помещения, которые были необходимы в первую очередь. Приехали первые абитуриенты. Матушка сама заправляла каждую коечку, вешала шторы, стелила коврики, украшала студенческие кельи, все делала с любовью и благоговением. Родной дом был словно забыт – ее душа жила новым послушанием. У нее не было официальной должности, ее должность – быть матушкой, женой священника, его помощницей. Что поручалось батюшке, поручалось и ей.

Трапезу накрывали в коридоре рядом с храмом. Готовили тут же на электрической плитке. Садились все за один стол, было радостно и благодатно, как в первохристианской общине. Господь послал нам замечательного помощника Владимира Ильича Свиньина. Вместе со своей благочестивой супругой Надеждой Владимировной они помогали нам и хранили, как родных детей. Несмотря на свои преклонные годы, Свиньины были бодры и энергичны, обладали веселыми и решительными характерами. Будучи с детства церковными людьми, много поведали нам о подвижниках благочестия, которых лично знали. С матушкой они сразу нашли общий язык по родству характеров, да и задача у них была одна: помогать мне и хранить от всяких нападок недоброжелателей, которых к тому времени было достаточно много, что они и исполняли самоотверженно и с любовью.

Господь нас в эти дни не оставлял, часто приезжал владыка Сергий, посетили училище Блаженнейший митрополит Киевский и всея Украины Владимир (Сабодан), митрополит Иоанн (Снычев), схиархимандрит Серафим (Томин). К первому сентября были готовы кельи для студентов, учебные аудитории, библиотека, кухня, трапезная и другие помещения. Много помогал Борис Михайлович Волков, известный самарский предприниматель. Он был нашим соседом по даче на Седьмой просеке и знал матушку с детства. На его средства пошили семинарскую форму, и студенты были готовы к занятиям.

Матушка следила, чтобы все было на высшем уровне. Если приезжал Владыка, она всегда с любовью накрывала стол – для этого купили хорошую посуду, красивые скатерти, салфетки и другие принадлежности, – учила поваров, как надо готовить и как надо накрывать стол, в чем она была сама большая мастерица. Может быть, не следовало на этом останавливаться, но то было время, когда Церковь только что вышла из своего затвора, и были утеряны многие традиции православных встреч и православной трапезы, которая всегда считалась продолжением богослужения. Красота церковной жизни в Духовном училище стараниями матушки выходила за пределы храма и проявлялась во внешнем виде студентов, в убранстве жилых помещений, в том, как накрывалась трапеза, как встречали гостей. Со временем батюшки, которые посещали училище, разнесли эту традицию красоты, любви и гостеприимства по всей самарской земле. Наш Владыка, отзывчивый на любовь и доброту, всегда ценил матушку и отдавал должное ее служению, но старался явно этого не показывать. Она, в свою очередь, до конца жизни благоговела перед ним, всегда за него переживала, видя тяжелую крестную ношу архиерейского служения.

Студентов матушка любила, как своих детей, очень внимательно к ним относилась. Если видела, что у кого-то рваные ботинки или одна старенькая рубашка, могла купить либо принести из дома. Многие дети были из небогатых семей, в то время почти все жили небогато. Наши дети уже подросли, дочь вышла замуж, сын служил в армии. Терпела она и скорби, но принимала их как награду за добрые дела.

Пролетели два первых года обучения в трудах и молитвах, искушениях и скорбях, в радости и благодати. В эти годы наш дом стал напоминать странноприимную гостиницу. К нам приезжали и жили наместник Псково-Печерского монастыря архимандрит Тихон (Секретарев), профессор Московской Духовной академии архимандрит Платон (Игумнов), санаксарский старец схиигумен Иероним, лаврский иконописец игумен Мануил (Литвинко), писатель Владимир Крупин. Приходила в наш дом и самарская блаженная Мария Ивановна Матукасова. Дружили мы с известным священником протоиереем Иоанном Державиным. Приезжал Владыка, иногда привозил своих друзей и гостей. Мы трапезничали, беседовали, пели песни. Было впечатление, что у нас ему очень по душе. Матушка создавала особую атмосферу любви, заботы и простоты вокруг гостей. Эти встречи многому нас научили, а дружба с богомудрыми людьми продолжается многие годы.

В 1996 году Духовное училище преобразовали в семинарию, ректором стал владыка Сергий. Наше послушание завершилось. Сил осталось не очень много, здоровье пошатнулось, и Владыка проявил к нам милость, направив служить в Покровский кафедральный собор. Целый год мы были с матушкой, как в раю. Церковная жизнь, отдых от непрестанных хозяйственных и других забот на нас повлияли благоприятно. Многие прихожане из Духовного училища пришли за нами в собор. Родились внуки, и мы стали дедушкой и бабушкой. Купили небольшой домик в селе Рождествено, что на другом берегу Волги, напротив Самары. Домик нашла матушка. Летом мы там часто бывали, приезжали к нам и дети с внуками. В этом доме промыслом Божиим и решалась судьба подгорского монастыря и его первой игумении.

Семейная жизнь. Часть третья. 1997 – 2003 годы

Весной 1997 года мы получили новое послушание – Владыка благословил открыть первый приход в Советском районе Самары. По привычке пишу «мы получили»: матушка была моей помощницей и моей послушницей, жила жизнью мужа и принимала все, что мне предназначалось, как Божию волю, и ей дарованную. Послушание Владыки мы не обсуждали, а думали, как его исполнить.

Глава района предложил для открытия прихода заброшенный, полуразрушенный хлебный магазин. Местные жители превратили здание в свалку. Владыка благословил преобразить место, которое давало людям хлеб земной, в храм, который принесет им хлеб небесный, и посвятил его преподобному Сергию Радонежскому, игумену земли русской. Родители преподобного передали нас под покров своего сына – великого русского святого, покровителя монашества.

Прихожане, узнав, что нам дали новый приход, дружно взялись за дело. Пока оформлял документы, закупал утварь, матушка организовала «народную стихию», снабдив ее лопатами, ведрами, тряпками. Соседи, воспитанные в атеистическом государстве, ворчали и с беспокойством смотрели на все происходящее, их пугало само слово «Церковь». Дело продвигалось быстро, приближалась Святая Пасха. Матушка, радостная и вдохновенная, собирала вокруг себя прихожанок, свою женскую общину, многие из которой через пять лет примут монашеский постриг, будут строить монастырь, а матушку Бог судил быть у них игуменией. Но про это в то время ведал один Господь. Помогая возрождать храм и приходскую жизнь, матушка обрела опыт, который помог ей возродить обитель и монашескую общину.

Прошло несколько дней, наступила Пасха, и в чистом, без окон и дверей помещении радостно запели: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!» Отслужив пасхальную утреню, увидели, что соседи принесли освящать куличи и пасхальные яички.

Господь послал нам хорошего помощника, Александра Ивановича Шаталова, будущего монаха Герасима, второго постриженика мужского монастыря. В течение месяца пристроили к бывшему магазину новый алтарь, вставили окна, двери, оштукатурили и побелили стены, заказали купола и кресты, престол и жертвенник. Когда владыка Сергий приехал освящать кресты, он очень удивился и обрадовался: в районе, где никогда не было храмов, на месте запустения стояла небольшая беленькая церковь. После освящения малым чином храма Владыка благословил служить Божественную Литургию, что вскоре и исполнилось.

Преподобный Сергий вдохнул в жизнь нашего прихода особую любовь к монастырям и монашеству. Мы с матушкой в предыдущие годы посетили почти все известные русские монастыри, были в Печорах, Дивеево, в Санаксарах, Сергиевом Посаде. Чаще всего бывали в Псковско-Печерском монастыре, где встречались и беседовали с архимандритами Иоанном (Крестьянкиным), Нафанаилом, Досифеем, Адрианом, Филаретом, схиархимандритом Александром (Васильевым). Принимал нас и наместник монастыря архимандрит Тихон (Секретарев). Вместе с владыкой Евсевием посетили старца протоиерея Николая Гурьянова, который, не дожидаясь наших вопросов, ответил на них, дал простые, но такие важные для нас советы, следуя которым мы избежали многих искушений.

Матушка сразу включалась в монастырскую жизнь, исполняла любые послушания и, когда оставалось свободное время, искала для себя дополнительные занятия. Но на это начальствующие монахи с любовью поучали, что послушаний не просят, и если будет необходимо, они сами ее найдут, а пока пусть идет на святую горку. На святой горке монастыря матушку с ласковой улыбкой встречал иеродиакон Антоний, приговаривая: «Ты где же была? Я тебя давно уже жду».

Владыка Сергий брал с собой на Афон и в Иерусалим священническую братию, в состав которой включал и меня. Матушка в это же время посетила Бари, побывав у мощей святителя Николая, увидела Святую Землю, молилась у Гроба Господня, видела берега Афона. Нам открывался во всей полноте иной мир, святой и благодатный. Мы видели монахов, старцев, странников, сравнивали себя с ними и думали: «Почему мы не такие?» Так хотелось быть на них похожими...

Монастыри очень естественно входили в нашу жизнь и жизнь нашего прихода. Любимым занятием наших прихожан становились паломничества по святым местам. Автобусы один за другим увозили от нашего храма большие группы паломников, возвращая нам совсем других людей, в их глазах загорался огонек вечной жизни. Частыми гостями в нашем приходе становились монахи. Приезжали братия из Псково-Печерского монастыря, жили у нас дома. Служили в храме и санаксарские старцы схиигумен Иероним и схиархимандрит Питирим.

В эти годы у матушки открылся новый дар. Однажды, часа в три ночи, матушка постучала в дверь моей комнаты, которую я называл келией, и сказала, что написала стихи. Стихи были искренними, и стало понятно, что они не сочиненные, а дарованные. В следующие ночи матушка не только читала стихи, но и пела: вместе со стихами рождалась мелодия. Она исполняла свои песни прихожанам, Владыке и его гостям, родным и всем, кто ее просил об этом. Вскоре собрался целый сборник ее стихов и песен. Хоровой театр под управлением Валерии Павловны Навротской подготовил концертную программу из песен матушки. Состоялся первый концерт, на который собрались священники, прихожане, музыканты. Благословил это благое начинание наш владыка Сергий, который и сам присутствовал в зале. Песни матушки так коснулись сердец слушателей, что у них наворачивались слезы, женщины были удивлены, когда увидели слезы и на глазах своих мужей. Было еще несколько концертов, зал наполнялся благодарными слушателями. Песни о любви, Родине, войне, детстве, о жизни, земной и вечной, были словами благодарения Богу за все, что матушка пережила и смиренно и покаянно носила в своем сердце.

В 1999 году самарскую землю посетил Святейший патриарх Алексий II. По благословению нашего Владыки за трапезой во время речной прогулки по Волге его Святейшеству был предложен концерт из матушкиных песен. Удивительная это была трапеза, когда исполняли первую песню, все отложили угощения и не притронулись к еде в течение всего концерта, даже принесенный огромный осетр так и не был разрезан. Патриарх поблагодарил матушку за прекрасные песни и благословил ее. Губернатор Самарской области Константин Алексеевич Титов по благословению Святейшего Патриарха выпустил диск с исполненными песнями. Песни продолжали рождаться, и было выпущено еще два диска.

В девяностые годы большая беда пришла на нашу землю: наркомания уносила жизни целых поколений, алкоголизм разрушал семьи, оставлял детей сиротами, жен и матерей – безутешными. Матери принесли свое горе к ногам Владыки и просили благословить священников молиться за их детей и мужей. Ответственность за эту брань владыка Сергий возложил на наш приход. Так родилось братство «Радонеж». Мы определили, что наркомания – один из видов беснования и с наркоманами следует поступать, как с бесноватыми, – отмаливать, отчитывать и воцерковлять. Для проведения отчиток мы пригласили старца архимандрита Мирона (Пепеляева). Он был насельником Псково-Печерского монастыря, пострижеником знаменитого печерского наместника архимандрита Алипия (Воронова), несколько лет подвизался на Святой Горе Афон и имел от старцев Псково-Печерского монастыря благословение на чин отчитки болящих, другими словами, молебного пения об исцелении духовно больных людей, каковыми являются и наркоманы.

Осенью 1998 года, в начале Рождественского поста, как-то во время вечернего богослужения сообщили, что у входа в алтарь меня ждет отец Мирон. Поспешил его встретить. Передо мной стоял высокий, худой, с радостным лицом старец-аскет. На протяжении многих лет, пока были силы, он приезжал к нам каждые полгода. Поселили старца мы у себя дома. От природы у него прекрасно поставленный голос, великолепный слух, он любит петь, пишет стихи, во всем его облике светится благородство и смирение. С матушкой они сразу обнаружили родство душ. Вместе пели, по вечерам за чаем долго беседовали. Батюшка рассказывал нам о своей жизни, красочно описывал Афон.

Отчитки проводились каждый день, это было так необычно, а порой и страшно. Бесовский мир приоткрывал себя. Видеть то, как страдали люди, попав в лапы демонических сил, было жутковато. Духовная брань из области теории превратилась для нас в реальность. Батюшка, следуя Святому Евангелию, постом и молитвой боролся с невидимым супротивником. Подвизались мы в эти дни очень строго, в течение дня ничего не вкушали, даже не пили воды. Была только одна трапеза вечером, и та строго постная. Когда приезжали домой, старец еле стоял на ногах и обычно перед трапезой минут сорок отдыхал. Мы с матушкой получали уроки аскетического делания, батюшка незаметно готовил нас к монашеству. Ночью он почти не спал, непрестанно молился, засыпал на полчасика и опять продолжал молитву. После отчиток старец по многу часов принимал людей, беседуя до тех пор, пока не уходил последний получивший духовный совет.

Приходская жизнь изменилась, стала строже и молитвеннее. Приход превращался в духовную семью. Отец Мирон стал нашим старцем, и когда он уезжал, мы с нетерпением ждали его возвращения. Матушкина болезнь, почти забытая, опять давала о себе знать, но об этом мало кто догадывался, кроме самых близких людей. Чтобы подкрепить силы, матушку направили в санаторий, где в это время отдыхали хорошо знакомые нам священники.

Батюшка Мирон хорошо знал наших прихожан, беседовал с ними, исповедовал. Прошло пять лет с его первого приезда к нам. Шел Рождественский пост. Стоял солнечный зимний день, когда отец Мирон решил посетить Рождествено. Через Волгу по льду шли пешком. Кроме меня, батюшку сопровождали две молодые прихожанки. Добравшись до домика, разожгли камин, слушали батюшку. Совершенно неожиданно он сказал, обратившись к своим молодым чадам: «Вас пора постригать в монашество. А вы, отец Евгений (так меня звали до монашества), все приготовьте. Через неделю вернусь, и совершим постриг». Первой благословили принять монашество руководителя нашего издательского отдела. Владыка благословил. Отец Мирон строго попросил о готовящемся событии никому не говорить, даже родителям. В то время постриги совершались очень редко, монахов было не много, почти всех самарских монахов пригласили на наш первый постриг. В конце 2002 года свершилось великое таинственное событие: в нашем приходе родилась первая монахиня. Для нее прямо в храме устроили небольшую келию. Многие прихожанки, видя ее на богослужениях, с завистью поглядывали на нее. Хороший пример оказался заразительным.

Рождение монастыря. 2003 – 2006 годы

Матушка взялась опекать первую монахиню, как родную дочь. Когда видела, что она притомилась, привозила к нам домой и оставляла ночевать, мы вместе вкушали трапезу, молились. Весной 2003 года Владыка по рекомендации отца Мирона благословил постриг еще трех прихожанок. Затем стала монахиней Иоанной и моя тетушка Мария. В апреле приняли постриг родители матушки, они получили новые имена – монах Гавриил и монахиня Елисавета. Так родилась небольшая монашеская община. Произошло это когда в нашем храме начались ежедневные богослужения, и жизнь прихода стала напоминать монастырскую, ведь многие прихожане ежедневно посещали богослужения. Три молодые монахини жили при храме, а пожилые и болезненные – у себя по домам.

То, что происходило, было не совсем обычно для церковной жизни Самары. Монашеские постриги на приходе взволновали многих и породили целую дискуссию. Некоторые говорили, что перед постригом необходимо монастырское послушание, и только в монастыре можно принимать монашество. В целом они были правы, но, учитывая, что в то время монастырская жизнь только восстанавливалась, да и монастырей имелось мало, следовать этим советам было затруднительно. Отец Мирон нас утешил, объяснив, что Владыка благословил принять монашеский постриг тех, у которых стаж церковного послушания – около десяти лет. Владыка Сергий положил конец этим спорам, сказав на епархиальном собрании, что постриги на приходах – дело хорошее и свидетельствует о развитии духовной жизни в приходских общинах.

В пасхальные майские дни 2003 года мы пригласили нашего Владыку посетить Рождествено, и он дал свое согласие. Готовить дом и трапезу к приему Владыки матушка позвала троих молодых монахинь. Матушка готовилась к приезду Владыки, как ко встрече Самого Господа: так она благоговела и трепетала. Старалась сделать все, чтобы доставить Владыке радость и минуты отдыха. Монахини как могли ей в этом помогали.

Владыка прибыл с гостями на небольшом кораблике. Отведав предложенное угощение и убедившись, что в нашем садике не погуляешь, решили посетить село Подгоры, что в пятнадцати километрах от Рождествено. Село оказалось заброшенным, жили в нем пожилые люди да небольшое количество дачников, многие дома имели плачевный вид. Посреди села стоял старинный полуразрушенный храм, рядом притулился небольшой дачный домик, и недалеко виднелись бетонные коробки каких-то строений. Вокруг храма громоздились кучи земли, песка, щебенки, вся территория заросла лопухами и крапивой. Посреди этого «лунного» пейзажа стоял батюшка в рабочей одежде с тележкой в руках и пытался разглядеть нежданных гостей. Увидев Владыку, он оставил тележку и подошел под благословение. Это был зачинатель восстановления подгорского Свято-Ильинского храма отец Владимир Семеной. Он служил настоятелем Никольского храма в поселке Смышляевка, а в свободное время приезжал в Подгоры. Несмотря на его героические усилия, дело продвигалось медленно. Понимая, что отцу Владимиру восстановить храм невозможно, а прислать семейного священника в разоренное село – значит обречь его на голод, Владыка посмотрел в мою сторону. «Отец Евгений, – сказал он, – бери своих монахинь и переезжай в Подгоры строить монастырь». Матушка стояла рядом и все слышала. От неожиданности я не нашелся, что ответить, да Владыка и не настаивал на немедленном согласии. Матушка, словно предчувствуя, стала внимательно оглядывать территорию своего будущего монастыря, при этом сохраняя полное спокойствие.

Вернулись в Рождествено, монахини напоили нас чаем. Вместе с гостями поехали на пристань, и, когда поднялись на палубу, Владыка повторил то, что говорил в Подгорах. И опять от неожиданности я промолчал. Когда подходили к самарскому берегу, услышал в третий раз благословение на строительство монастыря. Тогда, сложив ладони крестом, наклонив голову, принял от благословляющей руки Владыки новое послушание, как из руки Божией.

Собирались недолго. 5 июня 2003 года, в день Вознесения Господня, отслужили Божественную Литургию, взяли нехитрые пожитки и переправились на другой берег Волги в Рождествено. На машине добрались до Подгор. Матушка и три монахини расположились в маленькой комнатке дачного домика, а мне досталась палатка. Среди куч земли наскоро соорудили трапезную, представлявшую собой несколько столбов, обтянутых полиэтиленовой пленкой. Крышей служил покрытый рубероидом дощатый настил. Внутри сложили из кирпича плиту с прямой трубой, сколотили стол и скамейки, полы были земляные. Матушка с монахинями перенесли в это странное сооружение посуду, продукты и разные узелки. Заглянув к ним через некоторое время, замер от удивления: на плите кипели кастрюли, в которых уже что-то готовилось, столы были застелены разноцветными скатерками, в углу стояла икона, перед которой горела лампада, на столе – цветы. Монахини что-то нарезали, гремели посудой, матушка, как всегда подтянутая и красивая, управляла этой рабочей суетой, а когда, оглянувшись, увидела меня, спросила: «Ну как, хорошо?»

Прихожане восприняли новое послушание с большой радостью, было время отпусков, и многие из них приехали к нам на подмогу. Нашлись военные палатки, и около храма вырос палаточный городок. Что-то необычное происходило здесь: везли стройматериалы, косили траву, десятки людей с радостными лицами перемещались по территории, и не с пустыми руками, пилили, стучали, копали, пели, молились – духовный порыв чувствовался во всем. В первую очередь, готовили храм к богослужению. Матушка все заботы о монахинях и паломниках взяла на себя, организовывала ночлег и пропитание. Дом, семья, дети, внуки отошли на второй план, вся ее оставшаяся жизнь была связана с этим Богом данным местом.

Приходская и монашеская общины еще составляли единое целое. Когда в полуразрушенном храме отслужили первую Божественную Литургию, вдохновение, витавшее в воздухе и наполняющее первых строителей рождающегося монастыря, для многих сменилось призванием. Определились желающие принять монашество и остаться в Подгорах. Монашеская община увеличивалась. Лето заканчивалось, для монахинь был построен келейный корпус, но он не смог вместить всех насельниц. К осени достроили дом, в котором матушка поселилась в собственной келии, жили там и другие сестры, но почему-то дом сразу стали называть игуменским.

Осенью и зимой постриг приняли и несколько наших прихожан, образовалась небольшая мужская монашеская община. Для монахов оборудовали келии в отдельном домике. Владыка рукоположил первых иеромонахов и иеродиакона. Храм почти восстановили, и службы стали совершаться чаще.

В начале зимы 2004 года приехал отец Мирон, и мы с матушкой вернулись домой в Самару, чтобы встретить своего старца. К этому времени матушкина болезнь, которая ее беспокоила, но за нахлынувшими заботами и хлопотами почти не замечалась, стала давать о себе знать. В этот приезд отец Мирон как никогда много внимания уделял матушке, он просил ее петь свои песни, которых к этому времени было написано достаточно много, они подолгу уединенно беседовали, по вечерам пели дуэтом. В матушкиных песнях появились особые интонации, все чаще говорилось о приближающейся встрече с Господом, стихи становились более покаянными, в них пробивался радостный свет иной жизни.

В один из вечеров матушка вышла из кельи отца Мирона и сказала мне, что он благословил ее принять монашеский постриг и она согласилась. В дверях показался старец, и мне, еще не успевшему как-то отреагировать на это сообщение, сказал: «Вам, отец Евгений, тоже необходимо принять постриг, а то строите монастырь, а сами не монах. Пишите Владыке прошение, а я дам вам рекомендацию».

Взяли бумагу и ручки, стали писать прошение на постриг. Матушка пояснила мне, что отец Мирон посоветовал ей поторапливаться. «А то можно не успеть», – сказала она спокойно. При первой возможности мы пришли к владыке Сергию на прием. Подали ему наши прошения, автобиографии, рекомендации, при этом очень волновались. Прочитав, Владыка был немного удивлен, внимательно посмотрел на нас и сказал, что ему надо подумать. Через несколько дней, получив прошения с благословением, стали готовиться к постригу.

Постриги в храме прп. Сергия Радонежского происходили в то время уже довольно часто. Особенностью этого чина в нашем приходе являлось то, что никто, кроме духовника и малого числа лиц, не знал, кого будут постригать. И только когда начинался постриг, становилось ясно, кто принимает ангельский чин. Так благословил отец Мирон, чтобы избежать разных соблазнов и искушений. Демонические силы очень не любят монахов и всячески с ними воюют, так вот, чтобы раньше времени не вызывать огонь на себя, применялась такая конспирация.

Матушка с помощью сестер приготовила монашеские облачения и все необходимое для совершения этого восьмого таинства, таинства будущего века. Отец Мирон назначил постриг на 21 марта 2004 года, день весеннего равноденствия, когда день равен ночи. Пригласили всех монашествующих нашей общины и всех знакомых монахов города. Прихожане уже знали, что если в храм съезжаются монахи – жди пострига. Как всегда, имена постригаемых не разглашались. Матушка помогала в храме раскатывать дорожки, мы с диаконом в алтаре раскладывали облачения, все присутствующие напряженно пытались догадаться, кого Господь призвал на служение.

Завершив подготовку, зашел в настоятельский кабинет: матушка уже была облачена в длинную белую рубаху, волосы ее были расчесаны, она, как ангел, стояла в окружении молодых монахинь. Матушка попросила моего благословения принять постриг первой и так смотрела при этом, что ей было невозможно отказать. Вся жизнь отразилась в этом взгляде, любовь и расставание, расставание с близкими и родными, с налаженной благополучной жизнью, с человеком, с которым почти сорок лет прошла по жизни. Это было расставание со всем прежним миром. Мы никуда не уезжали друг от друга, но она понимала всю мистическую глубину предстоящего события, реальность умирания прежнего человека и рождения нового. Трудно было ей все это пережить, и она попросилась уйти первой. Так произошло в монашеском постриге, а потом и в жизни.

Монахини покрыли матушку мантиями, подвели к началу дорожки, ведущей к ангельскому чину – к амвону, на котором ее ожидал отец Мирон. Она легла на дорожку и, опираясь локтями о пол, поползла навстречу неизведанному. Монашеский постриг подобен восхождению на гору Синай: чтобы увидеть Господа, необходимо, подобно Моисею, войти в облако, шагнуть в неизвестность. Прихожане так и не увидели за монашескими мантиями, кого собираются постригать. Первая часть пострига подобна погребению ветхого человека. Стоя в притворе храма в белой рубахе, прикрытой рясой, я видел, как «погребают» матушку Ирину. Слезы застилали глаза, мир виделся как во сне. Царила звенящая тишина, и вдруг все прихожане, как единый организм, глубоко и громко вздохнули, раздался то ли стон, то ли плачь: как из чрева матери, матушка восстала во всем белом перед своим старцем. Это было так неожиданно, что в храме опять наступила тишина, слышен был голос матушки – обеты Богу давала новорожденная монахиня Анастасия.

Как постригали меня, практически не помню. Смотрю на фотографии – вот мы стоим со свечами под венцом, а вот мы со свечами в клобуках и мантиях после монашеского пострига. Два таинства – была семья, а теперь родились два монаха. Три ночи в храме читали псалтырь. Поехал к Владыке на доклад и за послушанием, старец повелел во сем слушаться Владыку и все исполнять, что он скажет. Владыка поздравил и благословил строить в Подгорах женский Свято-Ильинский скит. Через некоторое время был получен архиерейский указ об открытии скита. В этом указе матушка назначалась старшей сестрой, а мне было поручено духовное окормление насельниц скита.

Матушка в буквальном смысле приняла послушание Владыки и приступила к строительству скита как уединенного места для монашеского молитвенного подвига. Вокруг обители вырастала каменная ограда, завершился ремонт храма Илии Пророка, богослужения стали совершаться регулярно, хотя и не ежедневно, по-монашески зазвучал небольшой монастырский хор. На наших глазах из небытия проступали контуры рождающегося монастыря. В Божественном мире этот монастырь уже существовал, и матушка воплощала в нашем видимом мире этот Божественный замысел.

По благословению Владыки был заложен и воздвигнут еще один храм – в честь священномученика Константина Сухова, самарского священника, прославленного в Соборе русских новомучеников. Храм построил правнук святого Дмитрий Вадимович Сивиркин, с которым у матушки сложились особенно доверительные отношения. Строился игуменский дом с домовой церковью в честь великомученицы Анастасии Узорешительницы. Поднимались стены и большого сестринского корпуса. Вырисовывались контуры исторического облика Заволжского Свято-Ильинского женского монастыря. Помогал матушке в этом наш замечательный самарский архитектор Юрий Иванович Харитонов. Довольно часто посещал строящийся монастырь владыка Сергий, привозил гостей, радовался, давал советы, которые матушка исполняла неукоснительно.

Мужская монашеская община продолжала возрастать, и стало тесно, да уже и неудобно жить в женской обители. Руководство национального парка «Самарская Лука» разрешило нам пользоваться заброшенной пасекой, что находилась километрах в трех от села Подгоры. С помощью насельниц женской обители привели в порядок старый дом пасечника, перевезли свой скарб и стали обустраиваться на новом месте. Ночевали в лесу на пасеке, а молиться ходили в женский скит. К этому времени Владыка рукоположил еще двух иеромонахов, и появилась возможность ежедневных богослужений в женской обители.

Наш старец архимандрит Мирон благословил матушку по всем тонкостям женского монашества обращаться за советом к схимонахине Параскеве, которая живет с небольшой общиной сестер на станции Клязьма под Москвой. Они были так похожи, как бывают похожи только родные сестры. И по характеру, и по нраву, и по терпеливому несению тягот своих неизлечимых болезней, и по отношению к устроению женских обителей они были единомысленны и единодушны. Они считали, что нельзя превращать монастырь в сельскохозяйственную общину наподобие колхоза. Главное для монахинь – ежедневные богослужения и молитвенные правила, нельзя сестер загружать тяжелой работой. Молитва, трапеза, встреча паломников, благоукрашение обители, рукоделие должны наполнять день насельниц монастыря.

Вскоре Заволжская женская обитель явилась миру во всей своей райской красоте. Количество сестер приближалось к двадцати. Ежедневные богослужения начинались в пять часов утра, а заканчивались около одиннадцати. В 13 часов – трапеза, в 17 часов звонили к вечерней службе, в 19 часов – вечерняя трапеза. В перерывах сестры занимались рукоделием, писали иконы, шили, обустраивали выделенные каждой сестре участки монастыря, исполняли келейные правила.

Матушке Господь дал много дарований, у нее был прекрасный вкус и особое чувство красоты. Всем, что даровал ей Господь, она делилась с сестрами обители. Она прекрасно готовила и учила этому сестер. Оказалось, что в наше время редко кто из женщин действительно хорошо умеет готовить, а если и умеют, то в основном только то, что любят сами, забывая о других. Много времени она проводила в трапезной, показывая, как нарезать овощи, как варить щи, борщи, как делать салаты, печь пирожки: и до сих пор паломники и гости монастыря удивляются, как вкусно все бывает приготовлено даже в постные дни. Матушка завела в обители козочек и курочек, в непостные дни сестры стали сами угощаться и угощать паломников молоком, творогом и яйцами. Матушка благословляла раздавать продукты нуждающимся и многодетным семьям. Учила красиво накрывать стол, напоминая, что монастырь – райское место и все в нем должно радовать глаз. Сама покупала недорогую, но красивую посуду для всех сестер. Случалось так, что лучшая посуда часто разбивалась по небрежности или даже по умыслу некоторых насельниц, кои возомнили себя особенно «праведными» и считали, что не подобает монахиням пользоваться хорошими вещами. Матушка печалилась и восстанавливала утерянное и разбитое, приговаривая, что нам еще рано жить как отшельникам, сначала надо научиться жить хотя бы по-человечески.

Матушка умела хорошо шить, освоила вышивальную машинку. Вышитые ею скатерти, салфетки по красоте уподоблялись музейным экспонатам. Богослужебные облачения, вышитые матушкой и сшитые под ее руководством, вызывают удивление и восхищение у всех, кто их видел. И в рукоделии она задавала сестрам тот уровень красоты и старания, к которому следует стремиться.

В эти годы, самой себе на удивление, матушка стала писать иконы, сначала несмело, на бумаге гуашью и акварелью, а впоследствии и на досках природными красками. В обители уже сложилась небольшая иконописная артель, сестры писали иконы для иконостасов вновь построенных в монастыре храмов, чаще всего это были копии или списки с уже известных чудотворных икон. Матушкины иконы были особенными, в них узнавалась авторская рука. Наиболее известными являются иконы святого Царя-мученика Николая II и священномученика Константина Сухова в иконостасе церкви священномученика Константина, а также икона святителя Николая Чудотворца на самарском Троице-Сергиевом подворье.. Она показала сестрам, что написание икон есть духовное делание и что рукою иконописца движет Сам Господь.

Матушка сама пела на клиросе и следила за тем, чтобы репертуар хора был монашеским. Неторопливым и четким было чтение во время богослужения. Службы совершались благоговейно и неспешно. Матушка закладывала традиции, которые сохраняются до сегодняшнего дня.

В 2006 году Священный Синод Русской Православной Церкви, по представлению владыки Сергия, присвоил Заволжской обители статус монастыря, а матушку Анастасию назначил настоятельницей с правом ношения наперсного креста. Произошло это 11 апреля, в этот день нашему сыну протодиакону Павлу исполнилось 30 лет.

Монастырь. Настоятельство. 2006 – 2009 годы

Наступил момент, когда наши прихожане увидели перед своими очами явившийся из небытия монастырь с куполами церквей, высокой оградой, святыми вратами, белыми сестринскими корпусами, по-райски обихоженной и цветущей территорией, ежедневными богослужениями, монахинями, в мантиях похожими на ангелов. Обитель не была уже продолжением нашего прихода, это стал иной мир, в котором нельзя просто провести время отпуска или каникул, а необходимо жить по монастырскому уставу. Некоторые мамаши, видя, как их подрастающие сыновья и дочери тянутся к монашеской жизни, испугались этого – не все готовы лучшее пожертвовать Богу. Привычнее отдавать по принципу «на Тебе Боже, что нам негоже». Отец Мирон, зная это, с самого первого момента не благословил говорить кому-либо о предстоящем постриге, и даже родителей не ставить в известность. Впоследствии от таких родителей мы и потерпели некоторые скорби. Слава Богу, нас духовно и реально поддерживал владыка Сергий, видя в рождающейся обители волю Божию.

Приходская молодежь стала перед выбором, какой жизненный путь избирать. Следствием этого явилось возвращение многих наших прихожан к паломническим поездкам в дальние монастыри. Там эти вопросы не возникали. Жизнь в подгорской обители стала спокойнее и скуднее, количество паломников уменьшилось. Сестры нуждались в самом необходимом – в постельном белье, пропитании и разных мелочах, без которых трудно обойтись. И в это время прихожане, пытаясь убежать от воли Божией, все необходимое родной обители увозили автобусами и грузовиками в дальние и известные монастыри, которые в этой помощи уже не особо нуждались. Матушка, видя это, очень скорбела, молилась, вразумляла прихожан, как могла. Чтобы одеть и прокормить сестер, обращалась за помощью к своим знакомым в миру. Она делала все, чтобы сестры не отвлекались от молитвы и ни в чем необходимом не нуждались. Это ей вполне удавалось. Происходили и случаи чудесной помощи.

В первую зиму жизни в Подгорах не хватало теплой одежды, и сестры мерзли. Матушка молилась святителю Нектарию, Эгинскому чудотворцу, о котором мы узнали на Афоне. С Афона была привезена и первая икона этого святого. В России он тогда был еще совсем мало известен. Матушка читала каждый день акафист святому как помощнику от раковых болезней. Однажды утром в обитель приехал Андрей Викторович Лазарев, молодой предприниматель, который участвовал в строительстве храма равноапостольных Кирилла и Мефодия. Он стал расспрашивать, кто такой святой Нектарий. Матушка показала ему икону, и он узнал этого святого. А дело было так. Во сне Андрею явился старец, который велел ему ехать в Подгоры и везти теплую одежду для сестер обители, они в ней очень нуждаются. Андрей спросил старца, как его зовут, тот сказал, что Нектарий. И теперь на иконе Андрей узнал святого. Через некоторое время подъехала машина, полная теплых вещей. Там были куртки, сапоги, валенки, пуховые платки и много разных нужных мелочей. Когда машину разгрузили, она уехала и вернулась, наполненная различными продуктами. Так молодой православный человек исполнил повеление святого, а святитель Нектарий с тех пор стал одним из покровителей подгорских обителей. В мужском монастыре в честь него построен храм. Матушка очень любила этого святого и часто к нему обращалась с молитвой.

Матушка Анастасия обладала чудесным даром разделять скорби и умножать радость. Если человек хоть один раз встречался с ней, она оставляла неизгладимый след в его жизни. Люди разных сословий и должностей от простых до самых успешных потянулись к ней за советом, да и просто побыть с ней рядом, разделить трапезу, послушать, как она поет, читает свои стихи. Четвертого января, в день ее Ангела, в обитель съезжались священники и паломники, этот день был одним из праздничных дней монастыря. День Крещения Господня, девятнадцатого января, был и днем рождения настоятельницы обители, многие горожане приезжали поздравить ее и окунуться в купель, которую каждый год освящали под стенами монастыря. Матушка проявляла особую заботу о паломниках, рядом с прорубью устанавливали палатку, топили в ней буржуйку, стелили дорожку до самой воды.

Прихожане разделились на прихожан храма и паломников монастыря, часто это совпадало. Настоятельница видела, что многие сестры обители сохранили привычки приходской общины, внешне это практически было незаметно и проявлялось в том, что монахини очень переживали за своих родственников, оставленных в миру, пытались им постоянно звонить, при первой возможности их навестить. Матушка объясняла им, что, как пишут афонские старцы, Господь вместо монаха семье посылает Ангела, который куда лучше, чем человек, управит все дела, что необходимо за близких молиться и надо понимать, что всем стало лучше, когда ты ушел в монастырь. И если родственники о тебе скучают, пусть приезжают в обитель, им это полезнее, чем монаху посещать мир. Матушка очень радовалась, когда ее дети и внуки приезжали пожить в монастырь, причаститься, навестить ее. Постепенно сестры монастыря опытно убедились в ее правоте. Часто матушке приходилось быть строгой, чтобы привести в себя особо горевавших сестер.

Не все в порядке было и с послушанием. Современный человек часто не слышит, а иногда и не понимает, что ему говорят. Матушка давала задание своим монахиням, и часто они, думая, что есть дела поважнее, занимались совсем другим, считая что так будет лучше, делали не как их просили, а все творили по-своему, а потом никак не могли объяснить, что произошло. Бывало, монахини не соглашались с тем, что предлагала матушка, и навязывали свои суждения, забывая, что благими намерениями стелется дорога в ад, а послушание – выше поста и молитвы. Сколько сил, здоровья, воли и терпения потребовалось настоятельнице, чтобы сестры принимали послушание как волю Божию. Помогали ей в этом святые отцы и подвижники благочестия, труды которых читали за трапезой. Она очень внимательно относилась к подбору книг для чтения. Постепенно матушкины труды и благодать, которую стяжали насельницы на богослужении, в Причастии, в открытии своих помыслов на исповеди, в постоянных трудах и рукоделии, преодолевали в них своеволие и взращивали смирение и послушание. Менялись насельницы, креп и монастырский дух.

У некоторых монахинь сохранилась еще одна приходская привычка – дружить и при первой возможности непрошено бросаться на выручку другим насельницам, приходить в гости в монашеские кельи, пустословить. В монастыре все делается по воле Божией, и вмешиваться в жизнь другого человека без благословения бывает опасно: можно вмешаться в промысел Божий и тем самым навредить человеку. Дружить можно с чужим человеком, родного можно только любить, монастырь – это мир любви, где живут родные люди, которые зовут друг друга сестрами, терпят немощи другого и покрывают грехи ближнего своей мантией. В монастырь не уходят, в монастырь приходят, как блудные дети возвращаются в отчий дом. Много сил, здоровья и терпения потребовалось матушке Анастасии, чтобы преобразить с Божией помощью монашескую приходскую общину в монастырскую общину. Необходимо время, чтобы укоренить эти традиции, монастырский дух, умножить любовь и благодать. Матушка понимала свое положение в обители как удерживающей, принимающей на себя все козни демонических сил, направленных против сестер. Здоровье настоятельницы стало ухудшаться, и Владыка благословил делать операцию, все расходы на лечение взял на себя Алексей Иванович Леушкин, принял в этом участие и Дмитрий Вадимович Сивиркин.

После операции матушка перенесла много мучительных процедур. Лечение продолжалось более полугода. При первой возможности матушка навещала монастырь, постоянно звонила сестрам, давала советы, спрашивала о жизни каждой и постоянно повторяла, какие у нее замечательные сестры. За матушку молился практически весь православный мир – Афон и Греция, Киев и Печоры, Троицкая Лавра и Дивеево. Во многие монастыри любящие ее прихожане разослали просьбы о молитве, особенно ревностно молились в родных подгорских обителях. Силы возвращались к матушке, но врачи заметили, что болезнь начинает поражать единственную почку.

На радость сестрам игумения Анастасия вернулась в свою обитель, без нее все чувствовали себя осиротевшими. Много дел было у матушки впереди, но она понимала, что без Божией помощи, без благодати ей будет очень трудно. Она ждала, когда Владыка наложит на ее главу руки и прочитает молитву, чтобы Господь дал ей новые силы для управления монастырем, она ждала и жаждала игуменства не как награды, а как укрепления и вразумления в исполнении повеленного ей от Бога.

В 2009 году владыка Сергий по решению Священного Синода возвел настоятельницу Заволжского Свято-Ильинского женского монастыря монахиню Анастасию в сан игумении.

Игуменство. 2009 ¬– 2012 годы

Когда матушка с посохом шествовала от игуменского дома в храм, к ней со всех сторон подбегали монахини, послушники, паломники, трудники, чтобы взять благословение. Игуменский посох возвышался над преклоненными головами, и казалось, что игумения с радостным лицом плыла по воздуху в окружении Богом доверенных ей людей. Она была первой игуменией, которая выросла на самарской земле за последние сто лет. В двадцатом веке на русской земле не осталось ни одного женского монастыря, они сохранились только на Украине и в Прибалтике.

Все в монастыре стало как-то величественнее. Когда Господь благословил матушку на игуменство, благодать была дарована не только ей, но и всему монастырю, всем сестрам. Обитель духовно доросла до того, что во главе ее была поставлена не просто настоятельница, но игумения. Изменились и сестры, они не только внешне уподоблялись ангелам, но и внутренний настрой их был подобен чувствам малых детей, которые обрели свою мать. Они с радостью бежали к матушке-игумении за благословением, за советом, да и просто побыть рядом с ней. Умилительно было наблюдать, как они окружали матушку, когда она сидела на скамеечке возле игуменского дома. Да и матушка по-матерински при первой возможности хвалила своих сестер, приговаривая, какие они замечательные. Продолжалась активная монастырская жизнь, но в этом движении чувствовался покой.

Дух у матушки-игумении был бодр, но плоть становилась все более немощной. Ей уже было трудно выдерживать все богослужения, и она очень об этом переживала и печалилась. Во время поста накладывала на себя особый подвиг – на всех службах стоять, даже в те моменты, где по уставу можно было сидеть. Сестры в этом ей подражали. Она постоянно читала Священное Писание, Псалтырь, изучала древние иноческие уставы, читала творения святых отцов и поучения подвижников благочестия. Когда не могла подняться с постели, тихо лежала и молилась. Мало кто знал о ее скорбях и болезнях: когда она, набравшись сил, выходила из игуменского дома, все видели ее спокойной и радостной.

Попечение о здоровье игумении Анастасии взяли на себя врачи Владимир Алексеевич Солянов и Татьяна Владимировна Суздальцева. Вместе с ними она совершила паломничество в Грецию к мощам святителя Нектария Эгинского. Святой в конце своего жизненного служения болел и страдал, чтобы получить облегчение, он ходил молиться к чудотворной иконе Богородицы, находящейся в монастыре Хрисолеонтиссы. Когда матушка, преклонив колени перед этим образом Богородицы, стала молиться и просить Божию Матерь о помощи в своих недугах, как она потом рассказывала, ее покрыла благодатная волна, исходившая от иконы, и она поняла, что или исцелится, или покинет этот мир. Подобно Святому Нектарию, Господь благословил игумению Анастасию до конца жизни нести крест страданий и болезней, и она со смирением приняла этот мученический путь.

На острове Эгина матушке стало плохо, и хозяйка гостиницы пригласила врача. Когда приехал врач, он посмотрел историю болезни, которую мы всегда брали с собой, и сказал, что в этом случае матушке следует просто жить, радоваться каждому дню и надеяться на Господа – помочь медицина не может, но какие-то лекарства прописал. Врача звали Константинос, на вид ему было около сорока лет, высокий, крепкого телосложения. Матушка внимательно посмотрела на него и спросила, почему он такой грустный. Он поведал свою печаль, сказав, что женат уже восемь лет, но Господь не дает им детей. Как врач он понимает, что нет никаких препятствий для деторождения, они с женой абсолютно здоровы. В Греции рождение каждого ребенка принимают как Божию милость, поэтому печаль врача была понятной. Игумения Анастасия улыбнулась, попросила врача подойти поближе к ней сложила его руки для благословения и благословила Константиноса, велела ему не печалиться, Господь обязательно даст им дитя.

Через три месяца, когда матушка была в своем монастыре, из Греции позвонила хозяйка гостиницы и сообщила радостную весть – жена врача забеременела. Матушка была очень рада, а в назначенный срок родился мальчик. Сам врач всем рассказывал на Эгине, что его благословила русская игумения, и у них родился ребенок. Подобные случаи происходили и в монастыре, когда к ней за помощью обращались прихожане, многие годы жаждущие дитя. И по молитвам матушки-игумении получали от Бога просимое.

В последние годы жизни молитва игумении Анастасии стала дерзновенной. Чтобы облегчить скудную жизнь обители, матушка молилась об открытии городского подворья монастыря. Когда в очередной раз матушка говорила о подворье, я, пожимая плечами, объяснял ей, что готовый городской храм никто монастырю не отдаст, а построить новый нет возможности, но она тихо повторяла, что без подворья трудно. Через некоторое время владыка Сергий позвонил матушке и сказал, что благочестивые люди построили в городе храм и желают его передать какой-нибудь обители, а поскольку у всех других самарских монастырей подворья уже есть, то, если матушка не возражает, он благословит передать этот храм подгорской обители. Матушка согласилась и благодарила Владыку за такую милость. Моему удивлению не было предела, так же, как и матушкиной радости.

Матушка поехала в город знакомиться с благотворителями и смотреть дар Божий. Доброхотами оказались благочестивые самарские жители Анатолий Степанович и Галина Михайловна Левченко, построившие церковь в знак благодарности Господу за все милости, которые Он оказал их семье. Храм иконы Божией Матери «Знамение» небольшой, но удивительно красивый, расположен почти в ста метрах от Волги. В этой зеленой части города, которую сразу стали именовать по названию храма Знаменкой, располагаются турбазы, санатории и частные коттеджи. Имелся в храме и цокольный этаж, в котором были все необходимые помещения для жизни нескольких сестер обители. Храм был почти готов к богослужению. Матушка нашла средства, чтобы закончить внутренние работы в жилых помещениях. Заказала мебель для трапезной, кухни, скоро были готовы келии для монахинь и паломников. Первое богослужение состоялось 8 ноября 2010 года, а 10 декабря, в престольный праздник подворья, владыка Сергий совершил чин Великого освящения храма и отслужил Божественную Литургию. Собрались священники, сестры монастыря, благотворители, храмостроители, архитекторы и проектировщики, известные люди города и прихожане. Ликовала природа, ликовали люди, но больше всех радовалась матушка-игумения. Она назначила старшую сестру подворья и дала ей помощницу. Владыка благословил священников нашего мужского подворья служить в новом храме.

Матушка часто бывала на городском подворье, она любила неторопливые тихие службы. Ее всегда там ждали. Прихожане, увидев матушку, спешили к ней за благословением и утешением, старались оказаться поближе к ее стасидии. После службы накрывали трапезу и всех постоянных прихожан приглашали ее разделить. Шла неспешная беседа, матушку просили исполнить ее песни, даже когда было мало сил, она никогда не отказывалась и пела одну или две песни. Последний в земной жизни День Ангела матушка встретила на подворье, пришло особенно много гостей.

Улица, на которой стоит женский монастырь в селе Подгоры, очень широкая, и матушка задумала метров на двадцать увеличить территорию обители за счет улицы. Мне эта задача показалась невыполнимой. Было видно, что монастырю тесновато, и матушка дерзновенно приступила к решению неосуществимой, на первый взгляд, задачи. Среди прихожан нашлись опытные специалисты в этом деле и не торопясь, в течение полутора лет, оформляли документы. Наступил момент, когда матушке-игумении сообщили, что все по закону оформлено и можно переносить монастырскую стену на 16 метров. Тотчас, уже находясь в больнице, матушка дала распоряжение, и это было исполнено. Монастырь обрел окончательный исторический вид, но матушка этого уже при земной жизни не увидела.

В четырех километрах от села Подгоры прямо на берегу Волги расположено небольшое село Гаврилова Поляна. Знаменито оно тем, что до 1953 года в нем был лагерь для заключенных, в котором находились в заточении более семи тысяч человек. Среди заключенных были и священники, среди них известный Псково-Печерский старец Иоанн Крестьянкин. От лагеря осталось полуразрушенное здание управления. Недалеко есть могилы невинно убиенных мучеников XX века. Игумения Анастасия почти два года добивалась выделения земли на месте управления лагеря, чтобы построить храм и скит как памятник всем новомученикам и исповедникам, пострадавшим в годы безбожных гонений. Образом безвинных страданий она считала святого праведного Иова Многострадального, в честь него она и предполагала назвать скит. Попустив страдания Иову, Господь испытывал человеческую природу, сможет ли она выдержать те страдания, которые в будущем претерпел Спаситель. Образцами безвинных страдальцев были для матушки святой мученик Царь Николай II, святитель Нектарий Эгинский, да и сама жизнь матушки в последние годы была подобным примером. Матушка говорила, что русский народ в XX веке принес Небу много новомучеников, претерпел невинные страдания, потому что был испытан Богом. Он испытал верность русского народа и способность до крови, до смерти хранить веру Православную – спасительную для всех народов мира.

Земля под скит была выделена, проект заказан, а воплотить в жизнь задуманное матушка Анастасия как задание оставила своим сестрам.

...Страстная седмица 2011 года была поистине страстной и для матушки-игумении. Она лежала, маялась и потихоньку умирала, когда ее привезли в больницу, сделали анализы крови. Врачи поразились: с такими показателями люди не живут, а игумению Анастасию Господь хранил. Были приняты все возможные меры, и через несколько дней матушке стало легче. На Пасху мы с протодиаконом Павлом, взяв облачение, приехали в больницу и в матушкиной палате отслужили пасхальную утреню, нам помогали сестры обители. Сбежались пациенты, медсестры, врачи, все, кто дежурил и не смог посетить храм на Святую Пасху: так благодаря матушке они присоединились к пасхальной радости. А как были все мы рады, что матушка не ушла, а осталась с нами! Для нас это была и личная Пасха. Вскоре матушку-игумению выписали из больницы, но на протяжении всего последнего года земной жизни игумении Анастасии два врача, Алексей Александрович Пуштов и Сергей Михайлович Пикалов, в любое время года, в любое время суток приходили на помощь, когда это было необходимо. Спаси их, Господи!

К матушке возвращались силы, когда стало возможно, она приехала в родную обитель, по которой всегда скучала. Сестры, как малые дети, радовались ее приезду, окружали, брали благословение, а когда матушке необходимо было уехать, попрощавшись, долго стояли и махали вслед. Матушка-игумения переживала оттого, что не всегда хватало сил подняться и пойти на службу в пять часов утра, что не всегда могла до конца отстоять ее. Но когда в воскресный или праздничный день она тихо сидела в своей стасидии и внимала службе, все в храме менялось, сестрам передавалось ее благоговение, прихожане стояли радостные, увидев игумению, священники начинали служить более торжественно, с клироса слышалось ангельское пение. Одно ее присутствие все собирало воедино и возвеличивало.

Когда матушка-игумения в очередной раз в сопровождении своих ближайших помощниц – благочинной монастыря монахини Нины и эконома монахини Феодосии обходила монастырь и хоздвор, она рассказывала им свои планы, как дальше обустраивать обитель, кого и как принимать в обитель, как и где принимать паломников, и многое другое. Это было так подробно и ясно, что после ухода матушки, чтобы исполнить ее пожелания, потребуется не менее пяти лет.

Она любила быть с сестрами и беседовать, ее поучения на трапезе чаще всего посвящались любви, матушка говорила, что, не имея любви, ничего нельзя достичь в этом мире, нельзя спасти свою душу и исполнить повеленное Богом. Все в матушке утончилось, иногда казалось, что она уже не от мира сего. На Крещение Господне 19 января 2012 года матушке исполнилось шестьдесят лет.

Песни матушки стали известны, а те, кто слышал их в авторском исполнении, просили записать, чтобы звучал ее удивительный голос. За два месяца до Пасхи матушка согласилась и попросила Марию Александровну Матанцеву найти студию. Мария всегда была готова исполнить любое матушкино пожелание и быстро осуществила просимое. Сил у матушки-игумении было уже не так много, и она записывала по две-три песни за один раз. Правила стихи песен, доводя их до совершенства. Запись продолжалась не один день. Звукооператор восхищался тем, что матушка Анастасия записывала большинство песен с первого раза, что редко удается даже профессиональным певцам. Слушая записи, я удивлялся, как молодо и радостно звучал ее голос, как ликовала и радовалась ее душа. Много раз слушал матушку, но это последнее исполнение раскрыло все тайники ее души, все ее богатства.

Пасху матушка встретила со своими сестрами в обители. Отдохнув после ночной службы, стала собираться в Самару на чин поздравления архиерея. Владыка просил ее быть обязательно: Святейший Патриарх Кирилл наградил игумению Анастасию за труды во благо Церкви орденом равноапостольной великой княгини Ольги, и Владыка должен был этот орден вручить. В момент награждения матушка подарила митрополиту Сергию икону святого праведного Иова Многострадального. Матушка что-то говорила Владыке, он улыбался, оба были очень радостны. Митрополит благословил матушку Анастасию, и это было последнее архиерейское благословение в ее земной жизни.

Вернувшись в монастырь, игумения Анастасия стала показывать орден сестрам, при этом была искренне убеждена, что в ее лице Патриарх наградил всю обитель. Наступала цветущая весна, приближался День Победы, который матушка любила с детства. В этот день она навещала своих родителей, на могилке отца Гавриила отслужили панихиду и отправились в Самару, к маме монахине Елисавете. В городе у матушки усилилось кровотечение, силы опять стали ее покидать. Врачи посоветовали лечь в больницу и подлечиться. Когда машина с матушкой подъехала к воротам больницы, сторож отказался пропустить машину, хотя раньше это было возможно. Водитель стал объяснять, что человеку трудно ходить. Матушка, видя, что отношения накаляются, смиренно вышла из машины и молча пошла к больничному корпусу. Один Бог знает, чего ей это стоило!

Почти три недели врачи пытались остановить кровотечение, но все было безрезультатно. Силы понемногу уходили. За это время матушку посещало множество прихожан, знакомых, родных. Сестры обители небольшими группами по очереди приезжали в больницу. Привозили много пропитания, матушка все скармливала следующим посетителям. Матушка почти все время лежала, но бодро и радостно встречала приходящих, беседовала, шутила. Врачи и медсестры, зная матушкины болезни и немощи, поражались ее терпению, воле и оптимизму. Ежедневно матушку-игумению причащал отец Антоний с подворья женского монастыря. До последней минуты с ней была ее келейница монахиня Нина. Каждый день в подгорских обителях и на подворьях служили молебны об исцелении болящей игумении Анастасии. Кровотечение усиливалось, и возникла угроза жизни – матушка согласилась на операцию. Срочно стали готовить операционную, матушка была очень сосредоточенной, но спокойной. Стали с ней обсуждать, как строить ее жизнь, когда отнимут последнюю почку: где жить, как добираться до больницы и много других деталей. Когда все было готово, благословил ее и проводил до операционной.

Операция продолжалась несколько часов. Когда хирург, который делал операцию, навестил ее в реанимации, матушка в первый раз после наркоза открыла глаза, увидев его, спросила: «Хотите, я вам сейчас спою?» Он очень удивился и разволновался, стал ее отговаривать, но она ему спела. Через два дня ее перевели в палату, казалось, что опять все налаживается. Силы не возвращались, ходила она с трудом, было видно, что движение приносит ей много страданий, но она старалась этого не показывать. Однажды она мне тихо сказала, что скоро уйдет, и попросила не оставлять ее одну. Врачи были настроены более оптимистично и готовили ее к выписке. 10 июня в палате собрались дети и внуки, настроение у всех было хорошее, матушка давала им наставления, была спокойной и радостной, на прощание всех благословила. Наступила ночь, спала она беспокойно, под утро села на кровати, прижалась головой к моей груди и первый раз в жизни пожаловалась: «Господи, как больно...». Это были ее последние слова.

В коме она пролежала двенадцать дней. Матушка уходила постепенно, как бы готовила нас к этому событию. Каждый день сестры обители омывали ее крещенской водой, помазывали освященным елеем. Она еще была с нами, но сердце с каждым днем билось все тише. 22 июня 2012 года в 12 часов 10 минут начался проливной дождь, и нам позвонили из реанимации, что сердце игумении Анастасии остановилось. Природа ликовала о рождении небесной игумении. Матушка-игумения вернулась в свою обитель уже навсегда.

Матушка так жила, что в ее жизни мы не видели смерти. Она болела, страдала, все принимала из руки Божией с благодарностью и терпением. Для православного человека главное – уметь любить, уметь страдать и быть верным до смерти. Игумения Анастасия все это исполнила в полной мере.

Вместо эпилога

Всматриваясь в жизнь матушки Анастасии, первой игумении Заволжского Свято-Ильинского женского монастыря, ловлю себя на мысли, что она все больше и больше для меня оживает. Ее образ становиться более чистым, величественным и глубоким. Память погребла в своих недрах все мелочное, временное, мелкое и неважное, раскрывая перед духовными очами жизнь русской игумении, ее труды и болезни, ради Христа понесенные.

Игумения Анастасия не оставила своей обители. Сестры после погребения матушки, которое было подобно второй Пасхе, сказали, что теперь им умирать не страшно, у них появился небесный монастырь и матушка, как и прежде, будет их встречать. Многие прихожане не могут заказывать матушке заупокойные богослужения, говоря, что по живым панихиды не служат.

Известный философ и писатель Виктор Николаевич Тростников позвонил мне и сказал: «Не печалься, отец, ты же знаешь, что там лучше».

Печали-то нет, потому что смерти нет. Просто скучаю...

ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ! ВОИСТИНУ ВОСКРЕСЕ!

Архимандрит Георгий (Шестун)